9

 

ЭМОЦИОНАЛЬНО-ОБРАЗНОЕ ПОЗНАНИЕ В РАЗВИТИИ ЧЕЛОВЕКА

 

Б. М. НЕМЕНСКИЙ

 

О роли искусства в развитии обще­ства и в жизни отдельного человека шло и идет много споров, теоретиками выдвигаются самые разные концепции. И все что было бы не плохо, если бы из года в год уровень массовой худо­жественной культуры в СССР не падал и не упал наконец так низко, как, пожа­луй, ни в одной цивилизованной стране.

Наверное, мы единственное госу­дарство, где искусство, музыка факти­чески изжиты из общего образования. Даже наступающая гуманитаризация предусматривает без изменения «оста­точную» роль искусств. Не пора ли специалистам перестать спорить о дета­лях роли искусства, о важности той или иной его стороны, не пора ли вместе добиваться изменения этой роли в образовании новых поколений? Прав­да, и для этого нужно понять друг друга в определении того, почему же недопустимо для культуры народа изго­нять искусство из образования.

К сожалению, в образовании давно и безраздельно господствует принцип научности. Всюду, во всех педагоги­ческих документах, говорится лишь об овладении научным методом познания, усвоении научных знаний и умений, формировании научного мировоззре­ния. И так во всех документах — от са­мых традиционных до самых новатор­ских. Более того, даже в анализе искус­ства не только в средней школе, но и в высшей утвердился сугубо научный под­ход. Научность — фетиш.

Беда в том, что укоренилось невер­ное; искаженное представление об от­сутствии серьезной связи художествен­ного развития, во-первых, с нравствен­ностью человека и общества, а во-вторых, с самим развитием человече­ского мышления. Здесь и стоит искать ответы для путей консолидации дей­ствий мыслящей части общества.

Пора осознать, что человеческое мышление изначально двусторонне: его составляют рационально-логическая и эмоционально-образная сторона как равноправные части. В основе научной и в основе художественной деятель­ности человека лежат разные формы мышления, вызвавшие их развитие, со­вершенно неидентичные объекты позна­ния и проистекающее отсюда требо­вание принципиально разных форм передачи опыта. Эти естественно выте­кающие из формулы «искусство — не наука» позиции могут вызвать сомне­ния, неприятия. И в основе их будет лежать совершенно не научное, а три­виально-бытовое отношение к искус­ствам; понимание их роли лишь как сферы отдыха, творческого развлече­ния, эстетического наслаждения, а не особой, равной научной, не заменимой ничем иным сферы познания.

И именно отсюда остаточный прин­цип для культуры в государственном

 

10

 

Таблица

 

 

финансировании и задворки для искус­ства в системе образования. Не испра­вив эту кособокость нашего собствен­ного понимания, мы не сможем изме­нить к лучшему сегодня страшнова­тые и совершенно неестественные для России тенденции в нашей культуре.

В чем же разность этих путей позна­ния — и разность коренная? Бытует представление, что эмоционально-об­разное мышление, исторически действи­тельно расцветшее раньше, является более примитивным, чем рациональ­ное, чем-то не вполне человеческим, полуживотным. На таком заблуждении зиждется сегодня отвержение этого пу­ти познания как недостаточно развито­го и «недостаточно научного» и за­бывается, что оно развивалось, совер­шенствовалось так же с возникнове­ния человечества!

Нет человеческого мышления, состоя­щего лишь из рационально-логического, теоретического сознания. Такое мышле­ние выдумано. В мышлении принимает участие целостный человек — со всеми его «нерациональными» чувствами, ощущениями и т. д. И, развивая мышление, нужно формировать его це­лостно. Фактически в развитии чело­вечества сложились две важнейшие системы познания мира. Мы мыслим в их постоянном взаимодействии, хотим того или нет. Так сложилось истори­чески. Компьютерному «мозгу» это не только не нужно, но и недостижимо. Для него нет человеческого личного опыта переживания жизни, нет любви и ненависти, нежности и грусти.

Попробуем сопоставить эти две сто­роны мышления в следующей схеме (имея в виду, что любая схема примитивизирует реальные явления жизни) (см. табл.). И на время забыв, что существуют более привычные членения форм мышления.

Из таблицы видно, что все в этих двух рядах разное — и предмет познания, и пути и итоги его освоения. Конечно, сферы деятельности здесь указаны те, где эти формы проявляются лишь наиболее ярко. Во всех сферах трудовой деятельности они «работают» вместе, в том числе в научной, производствен­ной и художественной.

Научная деятельность (и познание) развивает сферу теоретического мышле­ния активнее, чем любая иная.

Но художественная деятельность так­же приоритетно развивает свою сферу мышления. Научная скорее способна эксплуатировать ее и использовать в помощь себе.

Изучая какое-либо растение: его цве­ты, плоды или листья, русский ученый или мексиканский интересуется совер­шенно объективными данными: его ро­дом и видом, формой, весом, хи­мическим составом, системой разви­тия — тем, что не зависит от наблюда­теля. Чем точнее, независимее от изу­чающего будут данные и выводы наблюдения, тем они ценнее, тем науч­нее. А наблюдение художественное и его итоги принципиально иные. Они вообще не могут и не должны быть

 

11

 

объективными. Они обязательно лично­стные, мои. Результат составляет мое личностное отношение к этому расте­нию, цветку, листку — вызывают ли они у меня наслаждение, нежность, грусть, горечь, удивление. Конечно, через меня на этот объект смотрит и все человечество, но и мой народ, моя история. Они строят пути моего вос­приятия. Березовую веточку я воспри­му иначе, чем мексиканец. Вне меня нет художественного восприятия, оно не может состояться. Эмоции не могут быть внеличностными.

Именно поэтому нельзя передать но­вым поколениям опыт эмоционально-образного мышления путем теоретиче­ского познания (как доселе мы на­стойчиво пытались). Этот опыт беспо­лезно лишь изучать. При таком «изу­чении», например, нравственные чув­ства, такие, как чувства нежности, ненависти, любви, превращаются в правила морали, в общественные зако­ны, не имеющие отношения к чув­ствам, Будем искренни: все нравствен­ные законы общества, если они не пережиты личностью, не содержатся в чувствах, а только в знаниях, не просто не прочны, но часто являются объектом антинравственных манипу­ляций.

Л. Н. Толстой верно говорил, что искусство никого не убеждает, оно просто заражает идеями. И «заражен­ный» уже не может жить иначе. Осознание сопричастности, уподобле­ния, сопереживания — это сила именно человеческого мышления. Глобальная технократизация гибельна. Психолог Зинченко1 об этом очень верно написал: «Для технократического мышления не существует категорий нравственности, совести, человеческого переживания и достоинства». Резко сказано? Но точно. И здесь не нужно распространяе­мой сентиментальной полуправды. В. П. Зинченко уточняет почему: техно­кратическое мышление — это всегда примат средств над смыслом. Ибо смысл человеческой жизни — именно человеческое совершенствование взаимоотношений человека с миром, гармо­низация этих отношений. При цело­стности двух путей познания научное дает средства к гармонизации, худо­жественное же включает введение этих средств в систему действий и опре­деляет формирование желаний челове­ка как стимулов к действию. При искажении эмоционально-ценностных критериев знания направляются на античеловеческие цели.

При угнетенности, недоразвитости эмоционально-образной сферы и проис­ходит сегодняшний перекос в нашем обществе — примат средств, спутан­ность целей. А это опасно, так как, хо­тим или не хотим, понимаем или не понимаем, именно чувства наши опре­деляют «первые движения души», оп­ределяют желания. А желания даже наперекор убеждениям формируют дей­ствия. Логика же уже «постфактум» пытается теоретически оправдать наши действия. Попытайтесь с этих позиций проанализировать хотя бы свои по­ступки.

Два пути познания возникли имен­но потому, что существуют два объекта, или предмета, познания. И объектом (предметом) познания для эмоциональ­но-образной сферы мышления является не сама реальность жизни, а наше человеческое эмоционально-личностное к ней отношение. В этом случае (научная форма) познается объект, в другом (художественная) познается ниточка эмоционально-ценностной свя­зи между объектом и субъектом — отношение субъекта к объекту (пред­мету). И здесь — корень всей проблемы.

А дальше ниточка понимания дея­тельности эмоционально-образной сфе­ры мышления тянется к тем видам труда, где эта форма наиболее про­является, к искусствам. Искусства по­лифункциональны, но главная их роль в жизни общества именно эта — анализ, формулирование, закрепление в образ­ной форме и передача следующим поколениям опыта эмоционально-цен­ностных отношений к тем или иным явлениям связей людей между собой и с природой. Естественно, как и в научной фopмe, здесь происходит борь­ба идей, тенденций в отношении к

 

12

 

явлениям жизни. Не только полезные, но и вредные обществу идеи живут и противоборствуют. И общество интуитивно отбирает и закрепляет из них то, что нужно ему сегодня для расцве­та или для упадка.

 

*

 

Не пора ли искать пути гармониче­ского развития, но не у взрослых поколений, что поздно, а у поколения, вступающего в жизнь? Нужно только осознать, что мы предлагаем не один флюс развития вместо другого. Необ­ходимо добиться именно гармонии в развитии мышления. Но для этого нуж­но принять как объективную данность двусторонность нашего мышления: на­личие рационально-логического и эмо­ционально-образного мышления, нали­чие соответствующих им разных кру­гов познания — реального объекта и отношения субъекта к объекту. А если принять эти две стороны, то легко принять и два пути освоения опыта — изучение содержания опыта и прожива­ния, переживание содержания. Здесь, именно здесь заложена основа худо­жественной дидактики — иного не дано.

Но, поняв, что искусства вносят в жизнь человека и общества нечто неза­менимое по сравнению с научным познанием, стоит задуматься о том, может ли одна литература взвалить на свои плечи развитие, даваемое всеми искусствами.

Я не говорю уже о том, что никоим образом литература не может форми­ровать систему «глаз — мозг — рука», развивать различительные способности зрения на уровне, требуемом сегод­няшним производством (240 оттенков цвета — минимум для Японии). Я уж не говорю, что она явно не способна развивать человеческий слух равноцен­но с музыкой. Но есть нечто и в ду­ховной культуре, что не подвластно литературе. Очевидно, если бы была возможность такой замены, то иные искусства в развитии человечества по­степенно вымерли бы или вообще не развились.

Я не буду здесь касаться музыки, театра и кино. Коснусь лишь духов­ных функций близкой мне сферы пла­стических искусств. Я возьму здесь элементы пластически-художественно­го мышления, отделив их от музы­кально-художественных и литературно-художественных.

В процессе разработки принципов, методов и содержания программы «Изобразительное искусство и художе­ственный труд» нам удалось относи­тельно четко проследить специфику внутренних связей пластических ис­кусств с жизнью общества. Просле­живая их в детской игровой деятель­ности, мы выделяем три их формы как сферы пластической художественной деятельности: постройку, изображение и украшение. Эти занятия, так увле­кающие детей в играх, можно рас­сматривать как первичную клеточку ху­дожественной деятельности, первоосно­ву, знакомую и первобытным народам, и современному обществу. Деятель­ности эти есть проявление трех изве­стных сфер пластически-художествен­ного мышления: конструктивного, изо­бразительного, декоративного. Заро­дившись с возникновением человече­ского общества, проявляясь в трудо­вой и игровой деятельности, элементы пластически-художественного мышле­ния в дальнейшем сформировали всю многослойную систему изобразительно-пластических искусств (архитектура, дизайн, станковые, монументальные, декоративно-прикладные искусства); образовали их, вступая в самые слож­ные переплетения. При этом мы можем говорить об основах конструктивности, изобразительности и декоративности в этих искусствах: проявления их нагляд­ны, они не только характеризуют ви­ды искусства, помогая дифференциро­вать их, но и определенным образом «окрашивают» разные периоды разви­тия искусства.

Мы можем проследить биение этих «трех сердец» искусства на протяже­нии всего его развития, почувствовать регулярность и некоторые закономер­ности спадов и взлетов их актив­ности. Само зарождение искусства связано с развитием этих тенденций в человеческом обществе.

Естественно поставить вопрос: что

 

13

 

именно своего, неповторимого вносят в жизнь не только пластические искус­ства в целом, но и каждая область пластически-художественного мышле­ния? Отсутствие четкой постановки это­го вопроса и ясного ответа на него и порождает ремесленно-эстетское и сно­бистское понимание искусства как очень приятного (но не обязательного) приложения к жизни.

При строгом анализе можно уви­деть, что все три формы имеют свой образный язык — разный, хотя и строя­щийся на единых элементах: цвете, линии, форме, пропорции, и по-своему участвуют в формировании среды че­ловеческого бытия и общения, в ста­новлении её духовно-эмоционального стержня — нравственно-эстетических идеалов, характера, формы, методов и направленности отношения людей к тем или иным явлениям жизни. В художе­ственной деятельности они формируют­ся и передаются новым поколениям. Без этой работы, без организации об­щения на основе определенных нрав­ственно-эстетических идеалов не могла бы развиваться духовная жизнь об­щества. Без организации эмоциональ­ной жизни, без организации коллек­тивного эмоционального «реагирова­ния» в среде человеческого общения немыслимо существование и развитие человеческого общества.

Итак, что же мы можем выяснить, попытавшись разобраться в этих ис­кусствах? Чем здесь нам могут помочь три деятельности, которые мы выделили как проявление основных форм? При внимательном анализе можно нащупать разную роль трех форм пластически-художественного мышления в поведе­нии и общении людей.

Постройка, изображение, украшение.

Украшение. Декор. Дикарь победил пещерного медведя или тигра... Он ве­шает на грудь его зуб. Украшение? Конечно, но зуб украшает его не красотой своих форм, а напоминанием об его подвиге. Это знак отличия, утверждающий его место в своем обще­стве. Если это первый подвиг — он сразу ставит юношу на новую ступень, и зуб в ожерелье является символом подвига, знаком, сообщающим об этом.

Если племя выходило на дорогу войны, воины расписывали себя особыми кра­сками, как бы обозначая переход к дру­гим отношениям и законам суще­ствования, отдаляя себя от мирного времени, от женщин, детей, стариков. Раскраска — здесь также знак положе­ния, роли людей, их общности в реше­нии предстоящей задачи. А ведь были и родовые, и кастовые раскраски, и татуировки, и даже возрастные. Перо, воткнутое в волосы, тоже обозначало место в родовой иерархии.

Не менее значима роль декора и в более поздние времена. Тога была до­вольно непрактичным видом одежды, но ношение ее имело определенный обще­ственный и политический характер.

Правом носить наряд обладали только свободно рожденные римские граждане. Специальные указы о костюме в Европе издавались уже в XIII в. В большин­стве из них определялись строгие правила, какому сословию какие костю­мы можно носить. Например, в Кельне в XV в. судьи и врачи должны были ходить в красном, адвокаты — в фиоле­товом, прочие ученые мужи — в черном. На протяжении долгого времени в Ев­ропе только свободный человек мог но­сить шляпу. В России при Елизавете люди без чина не имели права носить шелк, бархат. В средневековой Герма­нии крепостным под страхом смертной казни запрещалось носить сапоги: это была исключительная привилегия дво­рян. А в Судане существует обычай продевать латунную проволоку сквозь нижнюю губу. Это означает, что особа состоит в браке. Об этом же говорит и ее прическа. И сегодня, выбирая для себя тот или иной тип одежды или ее покрой, человек, относящий себя к определенной социальной группе, ис­пользует их как социальные символы, которые выполняют функции регулято­ра отношений между людьми. Дело ук­рашения себя, оружия, одежды, жили­ща было не развлекательным меро­приятием со времен формирования че­ловеческого общества. Через украше­ние человек выделял себя из среды людей, обозначая свое место в ней (герой, вождь, аристократ, невеста и т, д.) и приобщая себя к определенной

 

14

 

общности людей (воин, член пле­мени, член касты или бизнесмен, хиппи и т. д.). Несмотря на более много­плановое обыгрывание декора, корне­вая роль его и сегодня остается той же — знака приобщения и вычленения; знака сообщения, утверждающего ме­сто данного человека, данной группы людей в среде человеческих отноше­ний,— именно здесь основа существова­ния украшения как явления эстети­ческого.

То, что массы наших людей негра­мотны в этой области, приводит ко многим социальным сбивам и личным нравственным срывам. Верно отмечают специалисты, что общество до сих пор не выработало планомерной системы обучения языку декоративного искус­ства. Каждый проходит школу языка такого общения совершенно самостоя­тельно и стихийно.

Конструктивная линия художествен­но-пластического мышления выполняет иную социальную функцию и отвечает на иную потребность.

Можно проследить роль этой линии мышления на том искусстве, где она выявляется более четко и выступает открыто как ведущая. Строительство любых объектов и имеет прямое отно­шение к человеческому общению, но иное, чем декор. Архитектура наибо­лее полно (как и дизайн) выражает эту линию художественного мышления. Она возводит дома, села и города с их улицами, парками, заводами, театра­ми, клубами — и не только для удоб­ства быта. Египетский храм своей конструкцией выражал определен­ные человеческие отношения. Готиче­ский храм, да и сам средневековый город, его конструкция, характер домов совершенно иные. Крепость, замок феодала и дворянская усадьба XIII в. были ответом на разные социальные, экономические отношения, по-разному формировали среду общения людей. Недаром архитектуру называют камен­ной летописью человечества, по ней мы можем изучать смену характера человеческих отношений.

Влияние форм архитектуры на нашу жизнь нетрудно ощутить и сегодня. Например, как много изменило в разви­тии детских игр уничтожение москов­ских двориков. До сих пор не нахо­дятся органичные формы самооргани­зации детской среды в этих огромных нерасчлененных постройках. Да и от­ношения взрослых, соседей строятся по-иному, вернее, почти не строятся. Кстати, тут есть над чем задуматься. Насколько наша бытовая архитектура верно выражает желаемый нами тип человеческих отношений? Нам необхо­дима среда для общения, для созда­ния прочных человеческих связей. Сей­час соседи даже на одном этаже мо­гут совершенно не знать друг друга, не иметь никаких отношений. И архи­тектура всячески способствует этому, в ней нет среды для общения. Даже на гуманитарных факультетах МГУ людям негде посидеть и побеседовать. Есть лишь лекционные залы и залы для массовых собраний. Не запланировано среды, где можно общаться отдель­ному человеку с отдельным человеком, спорить, беседовать, размышлять. Хотя, может быть, в предыдущие периоды истории нашего общества это было и не нужно. А вне архитектуры и наперекор ей создавать условия для общения чрезвычайно трудно, Так, помимо узко-утилитарной функции (защиты от холо­да, дождя и обеспечения условий для работы) архитектура выполняет зна­чительную социальную, «духовно-ути­литарную» роль в формировании чело­веческих отношений. Она выполняет функцию конструктивного элемента художественного мышления: формирует реальную среду, определяющую харак­тер, образ жизни и взаимоотношения в обществе. Этим она как бы задает параметры и ставит вехи определен­ного эстетико-нравственного идеала, создает для него среду развития. Становление эстетического идеала на­чинается с конструирования его основ и принципиальных свойств. Конструк­тивная сфера выполняет свое предназ­начение через все искусства.

Изобразительная основа пластиче­ски-художественного мышления про­является во всех искусствах, но веду­щей линией она становится в искус­ствах собственно изобразительных и даже острее всего в станковых — в

 

15

 

живописи, графике, скульптуре. Ради каких же потребностей общества раз­вивались эти формы мышления? Воз­можности этих форм, на наш взгляд, самые тонкие и многосложные. Они во многом исследовательские и в чем-то похожи на научную деятель­ность. Здесь происходит анализ всех сторон реальной жизни. Но анализ эмоционально-образный, и не объек­тивных законов природы и общества, а характера личностных, эмоциональ­ных отношений человека со всей окру­жающей его средой — природой и об­ществом. Эмоциональных? Сугубо личностных? Да, именно через лич­ность каждого из нас только и может проявляться наше человеческое — об­щее. Общество без личностей — стадо! Итак, если в науке вывод: «знаю, понимаю», то здесь: «люблю, ненави­жу», «этим наслаждаюсь, это вызывает отвращение». Это и есть эмоциональ­но-ценностные критерии человека.

Эта форма мышления, собственно, и рождена потребностью в формиро­вании (в единстве чувства и мысли) развернутого нравственного эстетиче­ского идеала общества, определенного образа жизни. Она вырабатывает ха­рактер  отношения,  эмоционального реагирования на природу и людей, такую любовь и нелюбовь, такое ощу­щение добра и зла, какие способ­ствуют жизнедеятельности данной общности, прочности ее внутренних связей, способности развиваться в определенном направлении. Добро, польза — как красота, гармония. Вред — как безобразность, дисгармо­ния. Трагические, комические, лирические и другие формы — как мастер­ская и инструментарий этого анализа, как путь выработки и утверждения идеала отношений средствами образа в сознании людей.

Изобразительная форма мышления расширяет возможности образных систем, наполняя их живой кровью реальной действительности. Здесь про­исходит мышление реальными зримыми образами (а не просто изображение реальности). Именно мышление реаль­ными образами дает возможность про­анализировать все сложнейшие, тончай­шие стороны действительности, осо­знать их, построить к ним отношение, вариативно и чувственно (часто ин­туитивно) сопоставить с ним свои нрав­ственно-эстетические идеалы и закре­пить это отношение в художественных образах. Закрепить и передать другим людям.

Именно в силу этого изобразитель­ное искусство является мощной и тон­чайшей школой эмоциональной куль­туры и ее летописью. Именно эта сторона художественного мышления дает возможность изобразительному искусству поднимать и решать са­мые сложные духовные проблемы об­щества.

Три элемента пластически-художе­ственного мышления, как бы три серд­ца, три мотора художественного про­цесса, участвуют в формировании ха­рактера человеческого общества, по-своему влияют на его формы, методы, развитие.

Изменение задач искусства на разных этапах формирования нравственно-эстетического идеала каждого времени проявляется в пульсации этих трех тенденций. Подъем и спад каждой из них являются ответом на изменения требований общества к искусству как инструменту, помогающему ему не толь­ко сформировать нравственно-эстети­ческий идеал времени, но и утвердить его в повседневной жизни. От практики через ее духовное, эмоциональное, нравственно-эстетическое освоение опять к повседневной практике жиз­ни — вот путь реализации этих основ. И каждая основа (сфера) имеет свою, неповторимую и незаменимую функцию, порожденную спецификой, характером именно ее возможностей.

Три основы пластически-художе­ственного мышления, таким образом, могут помочь раскрыть юношеству искусство не просто как одну из профессий, обслуживающую красотою и удовольствиями наши минуты от­дыха, а как одну из корневых проблем существования общества. Искусство предстает в подлинном своем значении как одна из важнейших форм само­сознания и самоорганизации челове­ческого коллектива, как проявление

 

16

 

выработанной за миллионы лет чело­веческого существования, ничем не за­менимой формы мышления, без которой человеческое общество вообще не могло бы состояться.

К сожалению, эта роль искусства в развитии общества и в жизни каждого человека в нашей школе сегодня аб­солютно не понимается; наша школь­ная система не включает передачу опыта эстетических переживаний мо­лодым поколениям. Тем самым мы сознательно или неосознанно прерыва­ем и рушим передачу духовного, эмоционально-ценностного опыта пред­ков.

 

*

 

Мы рассмотрели роль искусства в жизни общества и каждого человека, остановились на специфике одной из форм проявления эмоционально-образ­ного мышления — пластически-художе­ственной сферы деятельности. Это не только теоретическая проблема. Су­ществующее нежелание видеть реаль­ность этих форм мышления выли­вается в формирование одностороннего интеллекта. Произошла всемирная фе­тишизация  рационально-логического пути познания.

Профессор Массачусетского техноло­гического института Дж. Вейценбаум пишет об этой опасности: «С точки зрения здравого смысла наука превра­тилась в единственно законную форму познания... приписывание здравым смыслом несомненности научному зна­нию, приписывание, ставшее сейчас дог­мой здравомыслия вследствие его почти повсеместного практикования, факти­чески лишило законной силы все другие формы познания»2.

Такие мысли высказывались и наши­ми учеными. Достаточно вспомнить фи­лософа Э. Ильенкова. Но к ним об­щество абсолютно не прислушивается. Флюсовость развития человека как мыслящей личности, а ведь именно та­кое развитие реализуется в нашей мас­совой школе, превратилась в односто­роннее развитие всей нашей культуры, в потерю людьми и самим обществом творческого потенциала, культуры тру­да, культуры семьи, культуры челове­ческих отношений.

Каждый труд перестал быть твор­ческой радостью, стал лишь путем для добывания денег — и тем обессмыслил­ся. Результаты трудов наших — поля, на которых половина урожая погибает; строительство домов — сикось-накось, тяп-ляп; общественные и научные фор­мы, где мы исходим в словоблудии, не слушая и не слыша друг друга.

Потеряны, не развиты и не переданы от предков традиции эмоционально-ценностной культуры. А это именно они составляют культуру отношения к миру, лежащую в основе всей человеческой жизнедеятельности, основе человече­ского поступка.

Не пора ли увидеть эту скособоченность нашей культуры и образова­ния и мощно «поднять глас» — поста­вить этот вопрос перед всеми государ­ственными инстанциями? Сегодня нель­зя уходить в «научную скорлупу» или ее «горные выси».

 

Поступила в редакцию 30.ХI 1990 г.